Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов - Анна Юрьевна Сергеева-Клятис
В конце августа Батюшков получил известие из Москвы о смерти двухлетнего сына П. А. Вяземского, его первенца, родившегося в Вологде в страшную годину испытаний — осенью 1812 года: «Пожалей об нас, мой милый Батюшков, мы лишились своего Андрюши: несчастная болезнь, мучившая его несколько суток, разлучила нас с ним навсегда. Это ужасно! Ты не отец и, следственно, напрасно буду я тебе толковать мою горесть: ты не поймешь меня и понять не можешь; но ты меня любишь и, без сомнения, будешь мне сострадать. Я убит горем и Бог знает когда справлюсь»[40]. В ответ на эти пронзительные строки Батюшков счел возможным излить Вяземскому свои сердечные горести: «...Поверишь ли, я час от часу более и более сиротею. Все, что я видел, что испытал в течение шестнадцати месяцев, оставило в моей душе совершенную пустоту. Я не узнаю себя. Притом и другие обстоятельства неблагоприятные, огорчения, заботы — лишили меня всего, мне кажется, что и слабое дарование, если когда-либо я имел, — погибло в шуме политическом и в беспрестанной деятельности»[41]. Батюшков, всегда отличавшийся сердечной теплотой и трепетным вниманием к боли ближнего, вдруг проявил крайнюю черствость и эгоизм.
Можно с уверенностью сказать одно: в конце лета — начале осени 1814 года ему было очень плохо. Его состояние легко описывается формулой: он был сам не свой. Причины этого состояния коренятся в обстоятельствах его личной жизни. Регулярно появляясь в салоне Оленина и все больше убеждаясь в своих чувствах к Анне Фурман, он колебался. Причиной колебаний были пресловутые жизненные обстоятельства, которые виделись ему в самом безнадежном свете. Очевидно, осенью или зимой он все же решился и сделал формальное предложение. Оно было принято как самой девушкой, так и ее воспитателями. Последними — что точно известно — с радостью. Событие это, без сомнения, обрадовало и тетушку Батюшкова, Е. Ф. Муравьеву, которая теперь могла считать судьбу своего неприкаянного племянника хотя бы отчасти устроенной. Ничего не известно о реакции сестер Батюшкова на его предполагаемую женитьбу, но вряд ли она могла быть отрицательной. Любя брата, сестры всячески радели за его счастье, которое, казалось, вот-вот должно было состояться. Реализовывался вариант, описанный Батюшковым в письме сестре Александре: взаимная привязанность молодых супругов должна была искупить недостаток средств к существованию.
Но тут произошло событие, ярче всех прочих демонстрирующее несчастную особенность характера нашего героя, умение во всех жизненных обстоятельствах разглядеть их черную, неприглядную сторону, а если этой стороны нет, то придумать ее, сосредоточиться на ней и добиться фатального смещения взгляда, после которого возвращение на прежнюю, положительную, точку зрения уже невозможно. В этой ситуации такое смещение было тем более легким, что Батюшков, делая предложение, не был уверен полностью в своем «праве на счастье». В середине марта 1815 года Батюшков неожиданно, без всяких предисловий и видимых причин вернул А. Ф. Фурман данное ею слово и отказался от всех притязаний на ее руку и сердце[42]. Он предположил, что девушка дала согласие на брак с ним хоть и по доброй воле, но не испытывая к нему лично никаких чувств, исходя из благодарности дорогим воспитателям, в доме которых Батюшков уже давно был своим человеком. Мы не знаем, содержалось ли хоть небольшое зерно правды в его хитроумном построении, не знаем мы также, что означал его отказ для самой Анны Федоровны. Можно предполагать разные варианты, но есть большая вероятность, что она была изумлена и обижена таким поведением своего жениха. Доподлинно известно нам только о недовольстве решением Батюшкова А. Н. Оленина, не считавшего нужным свое недовольство скрывать, и о негодовании по поводу расстроенной женитьбы тетушки Е. Ф. Муравьевой. На высказанные ею по этому поводу претензии Батюшков по прошествии нескольких месяцев ответит следующее. Эти слова — фактически единственное данное самим поэтом объяснение его странного поведения:
«Вы меня критикуете жестоко и везде видите противуречия. Виноват ли я, если мой Рассудок воюет с моим Сердцем? Но дело о рассудке: я прав совершенно. Ни отсутствие, ни время меня не изменили»[43].
Итак, через полгода разлуки с бывшей невестой он считает себя по-прежнему абсолютно правым. Почему? Первая причина, как всегда, в деньгах: «Шестью тысячами жить невозможно в столице». Но это, конечно, не главное. Главное — отсутствие чувства с ее стороны: «Теперь скажу только, что не испытывать отвращения и любить — большая разница». Именно этот аргумент тетушка привела в своем письме в качестве главного «противуречия»: зачем было отказываться от брака с девушкой, которая дала на него согласие и явно не испытывает к жениху отвращения (Муравьева наверняка употребила это выражение как фигуру речи, означающую «испытывать приязнь»). Видно, как Батюшков подменяет переносное значение слов прямым, получая нужное ему соотношение смыслов. Еще одна причина отказа — традиционная, «я не стою ее»: «...Я не должен жертвовать тем, что мне дороже всего. Я не стою ее, не могу сделать ее счастливою с моим характером и с маленьким состоянием. Это такая истина, которую ни Вы, ни что на свете не победит, конечно. Все обстоятельства против меня. Я должен покориться без роптания силе Святой Бога, которая меня испытует. Не любить я не в силах. <...> Жить без надежды еще можно, но видеть вокруг себя одни слезы, видеть, что все милое и драгоценное сердцу страдает, это — жестокое мучение <...>». И далее — о службе и дальнейшем течении жизни, потерявшей теперь для поэта всякий смысл: «Для чего я буду теперь искать чинов, которых я не уважаю, и денег, которые меня не сделают счастливым? А искать чины и деньги для жены, которую любишь? Начать жить под одною кровлею в нищете, без надежды?.. Нет, не соглашусь на это, и согласился бы, если бы я только на себе основал мои наслаждения! Жертвовать собою позволено, жертвовать другими могут одни злые сердца»[44].
Хочется спросить: неужели Батюшков не знал и раньше, что он «не стоит своей избранницы», что доход с имений и возможный заработок в столице не будут превышать шести тысяч, что начинать жизнь придется не в роскоши и богатстве, а весьма скромно? И почему он так уверен, что надежды на будущую карьеру обречены на крушение? Конечно, его карьера складывалась до сих пор не слишком удачно, но и нельзя сказать, что из рук вон плохо. Перевод в гвардию задерживался, но было известно, что император подписал указ, и перевод непременно должен был состояться. Надежда на будущее, конечно, имелась, и на этой надежде можно было основывать семейную жизнь. Кажется, силу всех своих неоспоримых, как он сам считал, аргументов Батюшков почувствовал только тогда, когда предложение было уже сделано, когда до счастья оставался только один шаг. Тут-то под ногами и разверзлась бездна!
Не будем, однако, предполагать, что добровольный отказ Батюшкова от брака был только лишь результатом болезненной работы его сознания, хотя такое искушение, конечно, есть. Как есть и еще одно искушение — заподозрить Батюшкова в подсознательном подражании хорошо известным биографическим обстоятельствам В. А. Жуковского, только что пережившего любовную драму с М. А. Протасовой. Если наши догадки верны и разрыв Батюшкова с Анной Фурман произошел действительно в марте 1815 года, то такая аналогия не просто допустима, она скорее всего реальна. Известная мифологема «истинный поэт не может быть счастлив в любви», только что подтвержденная личным опытом такой знаковой фигуры, как
